Треть россиян (32%), отвечая на вопрос, когда же именно началась Вторая мировая война, указали, что ее начало следует датировать 1 сентября 1939 года. Преимущественно это были респонденты с высшим или неполным высшим образованием (48%). Но подавляющее большинство опрошенных (52%) заявили, что Вторая мировая началась 22 июня 1941 года. Еще 6% россиян назвали другой вариант, следует из опубликованных результатов опроса Всероссийского центра изучения общественного мнения (ВЦИОМ).
Подобные итоги опроса вовсе не удивительны. Хотя в России со школьной скамьи учат, что Вторая мировая война началась 1 сентября 1939 года, а 22 июня 1941-го началась Великая Отечественная война, которая является важнейшей составной частью Второй мировой, на самом деле историки до сих пор спорят о дате начала войны.
И ответ вовсе не очевиден: с 1 сентября 1939 года, или с 22 июня 1941-го, или с 23 августа 1939-го, или с лета 1940-го.
Казалось бы, очевиден тот факт, что Вторая мировая началась 1 сентября 1939 года, когда немецкие войска вторглись в Польшу, а вслед за этим Великобритания и Франция объявили Германии войну.
Однако для немецкого Фонда имени Генриха Белля, Центра исторических исследований польской Академии наук в Берлине и Фонда германо-польского сотрудничества все не так однозначно, пишет Deutsche Welle. 28 августа в Берлине прошла дискуссия, посвященная началу Второй мировой и тому, как влияют споры о дате ее начала на работу музеев в странах Восточной Европы. Это мероприятие лишний раз продемонстрировало, как актуальная внешнеполитическая ситуация влияет на интерпретацию исторических событий в разных государствах.
Организаторы не ограничивали себя рамками школьных учебников, а формулировали вопросы так, чтобы спровоцировать дискуссию. И в первом же раунде вопросов гости разошлись во мнениях. Половина участников, ссылаясь на общественное мнение в представляемых ими странах, назвали датой начала Второй мировой не 1 сентября 1939-го, а 22 июня 1941-го.
За провокационно сформулированной темой дискуссии явно скрывалась другая историческая дата - не менее важная для стран Восточной Европы: подписание 23 августа 1939 года советско-германского пакта о ненападении (пакт Молотова-Риббентропа), секретный протокол к которому открыл дорогу переделу сфер влияния между нацистской Германией и Советским Союзом.
В сегодняшней Литве именно этот пакт воспринимается как национальная трагедия, а не вторжение вермахта в соседнюю Польшу, потому что пакт положил начало советской оккупации страны. Так интерпретирует отношение к этой дате в Литве Екатерина Махотина, доктор исторических наук, преподаватель Боннского университета.
Не менее сложно к роли СССР относятся и в Польше: там есть музеи истории Второй мировой, кураторы которых считают нормальным, если речь идет о преступлениях Второй мировой, вывешивать флаги со свастикой и серпом и молотом чуть ли не рядом, что немыслимо было бы в Германии. Как говорит Павел Махцевич, соучредитель и бывший директор музея Второй мировой в Гданьске, после 1989 года фокус общественного мнения страны сместился с преступлений нацистской Германии на преступления СССР против поляков, и польская публика ждет от музеев рассказа о злодеяниях не только фашистов, но и коммунистов.
Екатерина Махотина на примере Литвы объяснила трансформацию в восприятии Второй мировой после распада СССР: в странах Балтии приход советской власти воспринимается болезненнее самой войны. Поэтому, например, Музей геноцида в Вильнюсе был переделан в Музей оккупаций и сопротивления. И в центре литовского национального нарратива, говорит Махотина, оказалась партизанская война против СССР, а не Вторая мировая война.
В таком контексте точек соприкосновения с гостями из России становится все меньше. Как говорит Йорг Морре, директор Германо-российского музея в берлинском районе Карлсхорст, в здании которого был подписан акт о капитуляции Германии, участники подобных дискуссий, приезжающие в его музей из России, Украины и Белоруссии, все чаще отделываются общими фразами или вообще молчат. "В России пакт о ненападении интерпретируется как шедевр сталинской дипломатии, - говорит Морре. - А все кошмары советской истории оправдываются победой в войне". По словам Морре, научные дискуссии в России и Германии имеют очень мало точек соприкосновения. Или не имеют их вовсе.
В свою очередь историк Махотина призвала воздержаться от категоричных обобщений по поводу исторических нарративов и критики исторических воспоминаний, которая нередко звучит со стороны Германии в адрес России. Да, надо говорить и о жертвах коммунизма, и о том, что героизм проявляли не только советские солдаты, считает она. Но прямые сравнения двух диктатур - нацистской и советской - деструктивны и некорректны. Что касается музейной работы, то надо помнить, говорит Махотина, что у музеев бывают разные задачи: одни создаются для консолидации общества с помощью нарративов, а другие - для критического осмысления истории. К тому же восхищение собственной армией, в котором критики обвиняют Россию, свойственно не только ей: музеи вооруженных сил есть во многих странах Европы.
"Не надо преувеличивать национал-имперские тенденции в России, - считает Махотина. - Чиновники могут говорить что угодно. Гораздо важнее то, что написано в школьных учебниках. А там черным по белому написано, что пакт Молотова-Риббентропа открыл дорогу оккупации Польши Германией. Это никто в России не замалчивает". По словам боннского историка, дебаты вокруг интерпретации событий Второй мировой - как в России, так и в Германии - во многом обусловлены актуальной внешнеполитической ситуацией. А еще, когда речь заходит о разделе Европы в конце 1930-х годов, нельзя забывать и о"мюнхенском сговоре" 1938 года, открывшем дорогу разделу Чехословакии, - считает Махотина.
